В конце 1989 года, когда мы жили в Луганске на Украине, меня призвали в Советскую армию. Хотя я имел возможность избежать призыва и уже тогда с родителями и младшим братом собирался в Израиль, но не будучи еще, к сожалению, религиозным человеком, имел убеждение в необходимости рассчитаться со страной, которая меня вырастила, хотя бы тем, что отслужил два положенных года. Я подарил два года своей жизни, чтобы никто не мог упрекнуть, что евреев тут кормят-поят, а они запросто уезжают, неблагодарные люди.

     В ранний период своей юности я был комсоргом школы – была такая должность. При всей своей активности я никогда особо не углублялся в эти вопросы. Для меня это служило скорее хорошим приложением сил. В классе девятом-десятом мне попалась книга «История религий» И.А.Крывелева (Иосиф Аронович), при изучении которой я нашел чрезвычайно интересные моменты, в частности, критику многих религий. Но не нашел главного для себя – критики иудаизма. Это обычная ситуация конца застойного периода – полное отсутствие подобной информации. Тогда мне не удалось разобраться, чем отличается еврейская религия от какой-то другой – от того же христианства или ислама. Но я всегда знал, что еврей, и всегда этим гордился. Я чувствовал свое отличие от других людей, при этом не понимая, в чем выражается еврейство, но был евреем гордым.

     У нас никогда в доме не было никаких еврейских книг и ни слова не говорилось ни на иврите, ни на идише. Исключение составляла моя бабушка, которая очень любила песни на идиш и у нее были пластинки с этими песнями. Сейчас, живя в Израиле, мои родители подучили иврит.

     По-настоящему я уверовал в существование высшей силы, которая управляет всем, именно в Советской Армии. Дело в том, что я был единственным евреем на несколько тысяч солдат, и попал по распределению в школу младшего персонала аэродрома ВВС в городе Камышин. В этой школе возникла ситуация, когда солдаты одного призыва расслоились по группам по происхождению, и более сильные многочисленные группы довлели над группами мене сплоченными либо меньшими по численности. У каждого еврея есть в душе желание справедливости и, вмешавшись на стороне слабых, я вызвал огонь на себя. В конечном итоге даже те, кого я защищал, отвернулись от меня по давлением руководящей «верхушки», имеется в виду образовавшейся там как бы мафии. Физически меня боялись трогать, потому что я мог дать сдачи, но при этом настраивали всех против меня, и в какой-то момент все мои сослуживцы объявили мне бойкот. В течение целого месяца со мной не разговаривал ни один человек.

     Когда человеку не с кем говорить, он начинает говорить с Б-гом. Вот тогда у меня это и началось – я испытал желание молиться, испытал желание говорить с Б-гом. Мне надо было найти место, где меня никто не заметит. Я стал приходить в ленинскую комнату, потому что там обычно никого не было, это единственное место, куда никто не заглядывал. Я закрывал дверь, снимал бюст Ленина за уши со стола – его постамента, потому что знал, что евреи не молятся на идолов, не молятся на изображения. После чего раскрывал окно, становился на колени перед окном и начинал молиться. Молитва моя была достаточно простая. Во-первых, я просил Вс-вышнего прощения за грехи, которые совершил умышленно и неумышленно. Во-вторых, я просил Вс-вышнего послать мне удачный день и избавление от опасностей, и в-третьих, я просил Вс-вышнего указать мне дорогу в будущее. Я тогда не умел молиться, и выливал то, что было в душе. Так происходило достаточно долго.

     Затем учебка закончилась, я получил назначение в другой полк, переехал на Украину в Харьковское летное училище, откуда и получил направление сначала в один полк, затем в конечном итоге в Купянск. Там на службе была ситуация достаточно приличная, у меня появились друзья, хотя иногда и возникали конфликты. Я продолжал молиться в том же духе, но никаких других шагов по узнаванию своей традиции у меня не происходило. Хотя было одно но: в армии я начал учить иврит. Дело в том, что во время моей службы мой дядя переехал в Израиль, и первым делом он послал мне самоучитель иврита. В армии тогда начались перестроечные веяния, я получил этот самоучитель и начал изучать иврит. Вначале было очень тяжело, все буквы плыли перед глазами и казались одинаковыми. Помню, как стоя на вышке ночью в 30-градуосный мороз в большом тулупе, который был намного выше меня, я фонариком светил в полу надетой под тулуп шинели, где был пришит на картонке к внутренней стороне шинели алфавит, и зубрил эти буквы. Вызубрив их, я начал продвигаться дальше по самоучителю, и к времени окончания армии у меня был небольшой запас слов и умение что-то сказать, что в дальнейшем мне здорово помогло.

     Помимо этого, в армии произошло еще одно важное событие. Как и многие евреи, я любил ходить по книжным магазинам. Когда мы получали увольнительные по воскресеньям, я выходил в город, и однажды в книжном магазине я обнаружил книгу под названием «Десять вопросов иудаизма» рава Вассермана. Я купил ее, она была единственной еврейской книгой во всем магазине – маленькая невзрачная брошюра, на которой была изображена Книга Торы. Эта книга не давала каких-то практических установок для соблюдения, но она давала теоретическую базу. В частности, рассказывала об основных аспектах еврейской веры, о том, что такое Шаббат, что такое кашрут, о десяти речениях, которыми был сотворен мир, о десяти заповедях, которые получили евреи на горе Синай. Но все очень в общих словах. Брошюра была небольшая, но служила большим шагом для меня, настолько большим, что я выбросил памятный кулон моей бабушки. Я носил на шее в то время серебряный кулон, на самом деле это была серьга моей покойной бабушки, которая умерла как раз во время моей службы в армии. У нас были очень доверительные отношения, и в память о ней я носил кулон на шее – это была ее серебряная сережка с бирюзой. Под влиянием прочитанного, что не надо творить себе кумиров, я сорвал и выбросил сережку как нечто похожее на идола. Сейчас я понимаю, что поступок был глупый, не стоило выбрасывать такую вещь и никакого запрета на это не было, но тогда это подействовало именно таким образом.

     Когда я демобилизовался, в Луганске (бывшем Ворошиловграде) к тому времени открылся отдел организации «Эзра». Это детская молодежная организация типа «Бней Акива», и, поскольку мы уже готовились к репатриации, отец попросил меня отвести туда младшего брата, чтобы он позанимался и возможно подучил иврит.

     Дальше все было достаточно просто, в русле многих баалей тшува. В «Эзре» я остался преподавать иврит, потому что знал его лучше тех, кто вообще его не знал. Лучший способ научиться чему-то – начать это преподавать. Преподавая иврит, я так, собственно, его и выучил. Следующим летом мы поехали в лагерь, где я познакомился с религиозными израильтянами и ребятами из Москвы, приехавшими как переводчики. Они были из Кунцевской ешивы и пригласили меня туда. Когда лето закончилось, я поехал в Кунцевскую ешиву, где меня приняли очень тепло и хорошо и записали на программу учителей иудаизма. Прожив там полгода, я вернулся домой…